Сканирование и форматирование: Янко Слава (библиотека Fort/Da) slavaaa || yanko_slava || || Icq# 75088656 || Библиотека:

Выражаю свою искреннюю благодарность Максиму Мошкову за бескорыстно предоставленное место на своем сервере для отсканированных мной книг в течение многих лет.

update 13.06.03

 

М. Макаров

Основы теории дискурса

 

Москва  «Гнозис» 2003

ББК81.2 M15

Макаров М. Л.

М15       Основы теории дискурса.— М.: ИТДГК «Гнозис», 2003.— 280 с. ISBN 5-94244-005-0

В монографии на фоне многообразия современной научной картины «человеческо­го» мира представлен оригинальный опыт синтеза прагмалингвистики, социального конструкционизма, когнитивной психологии, интерпретативного интеракционизма и других исследовательских подходов в аналитической модели, рассматривающей язы­ковое общение как (вос) производство феноменологически переживаемой интерсубъ­ективности. В книге многостороннему анализу и пересмотру подвергся ряд положений и категорий коммуникативной лингвистики, семантики и прагматики языка, психоло­гии, социологии и т. п.

Издание предназначается для широкого круга специалистов, интересующихся про­блемами социальных наук, в первую очередь, вопросами общей теории дискурса, се­мантики и прагматики языкового общения, психолингвистики, интерактивной социо­лингвистики, теории коммуникации, когнитивной и социальной психологии, социаль­ной культурологии и герменевтики.

ББК81.2

ISBN 5-94244-005-0

© М. Л. Макаров, 2003

© Оформление. ИТДГК «Гнозис», 2003

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Глава 1. ФИЛОСОФСКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ДИСКУРС-АНАЛИЗА

1.1. НОВАЯ ОНТОЛОГИЯ

1.1.1 «Дискурсивный переворот» и новая онтология

Таблица   1. Две онтологии

1.1.2 «Человеческое пространство»

1.1.3 Дискурс и речевой акт в новой онтологии

1.1.4 Вероятностные зависимости и правила диалога

1.2. КРИЗИС СОЦИАЛЬНЫХ НАУК И ОПРЕДЕЛЕНИЕ НАУЧНОСТИ

1.2.1 Экспансия естественнонаучной модели знания

1.2.2 Человек как объект исследования

1.2.3 Научные метафоры лингвистики

1.2.4 Онтологический конфликт в коммуникативном языкознании

1.2.5 Лингвистика в условиях дискурсивного переворота

1.2.6 Критерии научности

1.3. ФЕНОМЕНОЛОГИЯ КАК ФИЛОСОФИЯ НАУЧНОГО АНАЛИЗА

1.3.1 Феноменология и новое определение научности

1.3.2 Основные положения феноменологии и язык

1.3.3 Феноменология и социальные науки

1.4. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ МОДЕЛИ КОММУНИКАЦИИ

1.4.1 Информационно-кодовая модель коммуникации

1.4.2 Инференционная модель коммуникации

1.4.3 Интеракционизм модель коммуникации

1.4.4 От информации к коммуникации

1.5. КАЧЕСТВЕННЫЙ АНАЛИЗ И ИНТЕРПРЕТАТИВНАЯ ПОЗИЦИЯ

1.5.1 Количественный vs. качественный: ложный изоморфизм

Таблица  2. «Ложные оппозиции»

1.5.2 Объективность vs. субъективность

1.5.5 Цифры vs. слова

1.5.6 Позиции позитивизма и интерпретативного анализа

Таблица   3. Грамматика «языковых игр»

Глава 2. СОЦИОЛОГО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ДИСКУРС-АНАЛИЗА

2.1. СИМВОЛИЧЕСКИЙ ИНТЕРАКЦИОНИЗМ

2.1.1 Истоки и эволюция символического интеракционизма

2.1.2 Интерпретативные установки интеракционизма

2.1.3 Принципы символического интеракционизма

2.1.4 Проекции «Я» и личность

2.1.5 Личность, социальная структура, интеракция

2.1.6 Интеракционизм, коммуникация, культура

2.2. КОНСТРУКТИВИЗМ

2.2.2 Интерпретативность и действие

2.2.3 Интеракция и коммуникация

2.3. СОЦИАЛЬНЫЙ КОНСТРУКЦИОНИЗМ

2.3.1 Социальный конструкционизм в системе наук

2.3.2 Социальный конструкционизм и речевое общение

2.4. ТЕОРИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ

2.4.1 Социальные представления: история и определение

2.4.2 Анкоринг

2.4.3 Объективизация

2.4.4 Конструирование представлений: мимезис

2.4.5 Социальные представления и критический анализ

2.5. ДИСКУРСИВНАЯ ПСИХОЛОГИЯ

2.5.1 Преодоление кризиса психологии

2.5.2 Эволюция когнитивизма в психологии

2.5.3 Истоки и основания дискурсивной психологии

2.5.4 Дискурс-анализ в новой психологии

Глава 3. ДИСКУРС-АНАЛИЗ КАК ПАРАДИГМА В ИЗУЧЕНИИ ЯЗЫКОВОГО ОБЩЕНИЯ

3.1. AB OVO — ЧТО ТАКОЕ «ДИСКУРС»

3.1.1 Функционализм vs. формализм

3.1.3 (Устный) дискурс, (письменный) текст и ситуация

3.1.4 Дискурс/диалог/процесс vs. текст/монолог/продукт

Таблица  4. Категории грамматики и дискурс-анализа

3.1.5 Дискурс = речь + текст

3.2. ПОДХОДЫ К ИЗУЧЕНИЮ ДИСКУРСА

3.2.1 Дискурс-анализ: источники и составные части

3.2.3 Дискурс-анализ vs. конверсационный анализ

3.2.4 Уточнение определения

3.3. МЕТОДОЛОГИЯ ДИСКУРС-АНАЛИЗА

3.3.1 Общие проблемы сбора материала

3.3.2 Общие проблемы транскрипции

3.3.3 Парадокс наблюдателя

3.4. СИСТЕМА ТРАНСКРИПЦИИ УСТНОГО ДИСКУРСА

3.4.1 Общие критерии и принципы транскрипции

3.4.2 Существующие нотационные системы

3.4.3 Запись вербальных компонентов

3.4.4 Запись невербальных компонентов и общая композиция

3.4.5 Система «ТРУД»: транскрипция устного дискурса

Глава 4. АСПЕКТЫ СОДЕРЖАНИЯ ДИСКУРСА: ЛИЧНОСТНЫЙ СМЫСЛ В СОЦИАЛЬНОМ КОНТЕКСТЕ

4.1. СМЫСЛ В ДИСКУРСЕ: КОМПОНЕНТЫ И КАТЕГОРИИ

4.1.1 Пропозиция

4.1.3 Экспликатура

4.1.4 Инференция

4.1.5 Импликатура

4.1.6 Релевантность

4.1.7 Пресуппозиция и логическое следствие

Пресуппозиция,

Семантическая пресуппозиция — это особая разновидность семантического следствия

Таблица   6. Потенциальные семантические пресуппозиции

Прагматическая пресуппозиция

4.2. ТЕМА ДИСКУРСА И ТЕМА ГОВОРЯЩЕГО

4.2.1 Тема дискурса как глобальная макроструктура

4.2.2 Линейность дискурса

4.2.3 Тема говорящего

4.3. КОНТЕКСТ ДИСКУРСА И КОГНИТИВНЫЕ МОДЕЛИ

4.3.1 Типы прагматического контекста

Речевой контекст или ко-текст

Экзистенциальный контекст

Ситуационный контекст (situational context),

Акциональный контекст (actional context)

Психологический контекст (psychological context)

4.3.2 Когнитивное представление контекста

4.3.3 Фреймы, сценарии и ситуационные модели

Фрейм — это такая когнитивная структура в феноменологическом поле человека,

Сценарий или, по-другому, сценарный фрейм содержит стандартную последовательность событий,

Таблица   7. Взаимодействие когнитивных моделей

Глава 5. ДИСКУРС КАК СТРУКТУРА И КАК ПРОЦЕСС: ЕДИНИЦЫ И КАТЕГОРИИ

5.1. РЕЧЕВЫЕ АКТЫ В АНАЛИЗЕ ЯЗЫКОВОГО ОБЩЕНИЯ

5.1.1 Структура речевого акта

Локутивный акт (locutionary act)

Иллокутивный акт (illocutionary act)

Перлокутивный акт (perlocutionary act

5.1.2 Перформативные высказывания

5.1.4 Косвенные речевые акты

5.1.5 Теория речевых актов и анализ языкового общения

5.2. ЕДИНИЦЫ ДИСКУРС-АНАЛИЗА

Таблица   8. Дискурс: процесс или структура?

5.2.2 Многообразие и статус единиц дискурс-анализа

Таблица 9. Единицы речевой коммуникации

5.2.3 Речевой акт и коммуникативный ход

5.2.4 Репликовый шаг

5.2.5 Интеракционные единицы дискурс-анализа

5.3. КАТЕГОРИИ ДИСКУРС-АНАЛИЗА

5.3.1 Мена коммуникативных ролей

5.3.2 Коммуникативная стратегия

5.3.3 Когезия и когеренция дискурса

Когезия, или формально-грамматическая связанность дискурса

Когеренция шире когезии, она охватывает не только формально-грамматические аспекты связи высказываний,

5.3.4 Метакоммуникация и дейксис дискурса

Глава 6. ДИСКУРСИВНОЕ КОНСТРУИРОВАНИЕ СОЦИАЛЬНОГО МИРА

6.1. СОЦИАЛЬНЫЕ КАТЕГОРИИ ДИСКУРСА

6.1.1 Социальное мышление, конвенция, институт

6.1.2 Коммуникативные переменные, типы дискурса, сферы общения

6.1.3 Формальность

6.1.4 Предварительная подготовленность

6.1.5 Социальный дейксис

6.2. КОММУНИКАТИВНАЯ ИНИЦИАТИВА

6.2.1 Сказка — ложь?

6.2.2 Инициативные предписывающие ходы: Кристофер Робин начинает и выигрывает

6.2.3 На чужой роток не накинешь платок?

6.2.3 А судьи кто?

6.2.4 Влияние, лидерство, инициатива

6.3. ОПЫТ ИНТЕРПРЕТАТИВНОГО ДИСКУРС-АНАЛИЗА

6.3.1 Этнографический протокол ситуации

6.3.2 Транскрипт

6.3.3 Первая трансакция

Сценарий покупки нужной

6.3.4 Вторая трансакция

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ЛИТЕРАТУРА

ОГЛАВЛЕНИЕ

 

Содержание

Предисловие............................................................................................................        5

Введение...................................................................................................................       11

ФИЛОСОФСКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ДИСКУРС-АНАЛИЗА

1.1.  Новая онтология.....................................................................................................       15

1.2.  Кризис социальных наук и определение научности............................................       19

1.3.  Феноменология как философия научного анализа..............................................      26

1.4.  Теоретические модели коммуникации..................................................................      33

1.5.  Качественный анализ и интерпретативная позиция............................................      43

СОЦИОЛОГО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ДИСКУРС-АНАЛИЗА

2.1.  Символический интеракционизм..........................................................................      50

2.2.  Конструктивизм......................................................................................................      58

2.3.  Социальный конструкционизм..............................................................................      63

2.4.  Теория социальных представлений.......................................................................      67

2.5.  Дискурсивная психология......................................................................................      75

ДИСКУРС-АНАЛИЗ КАК ПАРАДИГМА В ИЗУЧЕНИИ ЯЗЫКОВОГО ОБЩЕНИЯ

3.1.  Ab ovo — что такое «дискурс»...............................................................................      83

3.2.  Подходы к изучению дискурса..............................................................................      90

3.3.  Методология дискурс-анализа..............................................................................     100

3.4.  Система транскрипции устного дискурса.............................................................     106

АСПЕКТЫ СОДЕРЖАНИЯ ДИСКУРСА: ЛИЧНОСТНЫЙ СМЫСЛ В СОЦИАЛЬНОМ КОНТЕКСТЕ

4.1.  Смысл в дискурсе: компоненты и категории........................................................     119

4.2.  Тема дискурса и тема говорящего.........................................................................     138

4.3.  Контекст дискурса и когнитивные модели...........................................................     147

ДИСКУРС КАК СТРУКТУРА И КАК ПРОЦЕСС: ЕДИНИЦЫ И КАТЕГОРИИ

5.1.  Речевые акты в анализе языкового общения........................................................     162

5.2.  Единицы дискурс-анализа......................................................................................     174

5.3.  Категории дискурс-анализа...................................................................................     190

ДИСКУРСИВНОЕ КОНСТРУИРОВАНИЕ СОЦИАЛЬНОГО МИРА

6.1.  Социальные категории дискурса...........................................................................    203

6.2.  Коммуникативная инициатива..............................................................................     215

6.3.  Опыт интерпретативного дискурс-анализа..........................................................    224

Заключение..............................................................................................................     243

Литература..............................................................................................................      247

Оглавление..............................................................................................................      275

3

ПРЕДИСЛОВИЕ

Чего обычно ждет читатель от книги, посвященной основам теории той или иной области знания? Во-первых, это должно быть изложение, в котором рельефно показаны основные проблемы, совокупность которых позволяет вы­делить определенную область знания. Во-вторых, это должна быть работа, суммирующая достижения многих специалистов, которые исследовали общие и частные вопросы этого научного направления. В-третьих, такая книга, коль скоро это — основы теории, должна быть понятной как опытным, так и на­чинающим исследователям, а также представителям смежных дисциплин. Монография М. Л. Макарова «Основы дискурс-анализа», представляющая со­бой капитальный труд, в котором предложена оригинальная концепция язы­кового общения, полностью отвечает этим требованиям.

Теория дискурса, несмотря на зыбкость и многозначность основного по­нятия, является одним из наиболее активно развивающихся направлений со­временного языкознания. Это направление стремится к синтезу научных ре­зультатов, полученных в различных областях знания и прежде всего — в язы­кознании, психологии, социологии и этнографии. Несмотря на множество ис­следовательских концепций и научных школ, развивающих эту теорию и не­редко ведущих между собой острую полемику, исследователи дискурса объе­динены стремлением изучать не абстрактную языковую систему, а живую речь в условиях реального общения. Ф. де Соссюр предвидел большие сложности, связанные с лингвистическим изучением речи, и поэтому справедливо счел необходимым отложить разработку такой теории до того времени, когда бу­дет накоплен достаточный концептуальный и фактографический материал, необходимый для построения лингвистической науки о речевом общении.

Автору удалось синтезировать в рамках единой исследовательской кон­цепции (и программы) наиболее важные лингвистические, психологические и социокультурные теории, касающиеся исследования дискурса в малой груп­пе. Такая задача, насколько мне известно, впервые поставлена и успешно ре­шена в отечественном языкознании. В книге обоснованы методологические принципы дискурсивного анализа, показаны и критически проанализирова­ны различные модели общения, выделены категории и единицы дискурса, рас­крыты конститутивные признаки дискурса в малой группе, разработана тран­скрипция устного дискурса.

5

Работа состоит из шести глав. В первой главе рассматриваются философско-методологические основания анализа языкового общения, доказывается необходимость понимания языка как социально-психологического (а не физического) феномена. Автор сравнивает кодовую, инференционную и интеракционную модели коммуникации, детально анализирует их и доказывает правомерность интеракционного понимания общения. Такой подход представ­ляет собой закономерное развитие бахтинской идеи диалога, идеи естествен­ного общения, когда участники коммуникации не могут заранее предопреде­лить развитие диалога, но строят его, меняя свои коммуникативные позиции на ходу в зависимости от ежесекундно меняющихся обстоятельств. М. Л. Ма­каров объясняет логику каждого из сравниваемых методологических под­ходов к пониманию коммуникации, и в этом смысле защищаемая в работе новая дискурсивная онтология оказывается необходимой ступенью в разви­тии лингвистической метатеории. В монографии ведется полемика с позити­вистским моделированием языка, доказывается несостоятельность противо­поставления количественного и качественного анализа в лингвистических исследованиях общения.

Вторая глава посвящена социолого-психологическим основаниям ана­лиза языкового общения. Автор в сжатом виде показывает и критически ана­лизирует наиболее существенные интеракциональные концепции общения, раз­работанные в смежных с лингвистикой дисциплинах. В работе четко просле­живается развитие идеи о дискурсивной онтологии в виде принципа социаль­ного конструкционизма как методологического основания прагмалингвистики. Данная работа представляет собой существенный вклад в когнитив­ную лингвистику, сориентированную на учет широкого социально-культур­ного контекста. Хотелось бы подчеркнуть особую значимость монографии как неоценимого источника информации о новейших исследованиях, ведущих­ся в психологии и социологии. Без учета этих трудов исследования по социо­лингвистике, психолингвистике и прагмалингвистике не могут, по-видимому, претендовать на статус междисциплинарных. Работа М. Л. Макарова энцик­лопедична как по замыслу, так и по исполнению.

В третьей главе определяется дискурс как предмет лингвистического изу­чения, показывается место дискурса в ряду близких понятий, освещаются под­ходы к изучению дискурса, детально излагается методология исследования дис­курса и предлагается авторская нотационная система транскрипции устного дискурса (ТРУД). Можно полемизировать с автором относительно того, какой из терминов предпочтительнее в качестве родового в ряду «речь — ре­чевая деятельность — текст — дискурс», но это не меняет сути дела: дискурс представляет собой сложное лингвистическое явление, в котором выделены

6

различные аспекты, причем некоторые из направлений исследований дискур­са представляют собой сложившиеся лингвистические дисциплины, например, лингвистика текста (в узком смысле слова), конверсационный анализ (и близ­кая к нему коллоквиалистика). Автор подробно раскрывает технику тран­скрипции устного дискурса, показывает преимущества собственной оригиналь­ной модели. Конечно, просодический, паравербальный и невербальный ком­поненты дискурса, как справедливо замечено в книге, «отобразить не удается практически никогда», и поэтому вопросы относительно несовершенства и неполноты такой транскрипции будут неизбежны.

В четвертой главе речь идет о семантике дискурса, о его содержательной стороне. Рассматриваются важнейшие понятия лингвистической семантики — пропозиция, референция, экспликатура и импликатура, инференция, пресуп­позиция и др., здесь же обсуждаются такие понятия, как тема дискурса, тема говорящего, контекст дискурса и его типы, а также когнитивные структуры дискурса. Очень важным является тезис автора о том, что «большинство инференций — это компоненты ситуационной модели».

В пятой главе обсуждаются речевые акты, их типы, коммуникативные акты, ходы, обмены, трансакции, речевые события как единицы дискурса, а также категории дискурса — мена коммуникативных ролей, коммуникативная стра­тегия, когезия и когеренция, метакоммуникация и дейксис дискурса. Нельзя не согласиться с автором, убедительно доказывающим недостаточность тео­рии речевых актов для анализа дискурса. В этой связи хотелось бы отметить созвучность идей, высказанных в данной книге, принципам критической лин­гвистики: идеальные, правильно построенные, «чистые» речевые акты явля­ются скорее исключением, чем правилом, в реальном общении.

Шестая глава посвящена дискурсивному конструированию социального мира. Автор анализирует такие социальные категории дискурса, как «конвен­ция» и «институт», обсуждает коммуникативные переменные, типы дискурса, сферы общения, формальность, предварительную подготовленность дискур­са, социальный дейксис. Заслуживает внимания детально анализируемое в кни­ге понятие коммуникативной инициативы. Приводится развернутая иллюст­рация опыта интерпретативного дискурс-анализа (запротоколированный эпи­зод общения лингвистов на научном семинаре в американском университете штата Массачусетс). Очень важен тезис автора о том, что «репертуар комму­никативных ролей участников общения оказывается намного шире и много­образнее, чем просто говорящий, адресат и слушающий». Программным является сформулированное в заключении книги методологическое требова­ние о недопустимости подходить к анализу общения с теми же мерками, с ко­торыми обычно описывается язык как система знаков.

7

Подчеркну еще раз: данная работа имеет энциклопедический характер и является заметной вехой в отечественном общем языкознании. Эта книга, из­данная малым тиражом в Твери в 1998 году под названием «Интерпретатив­ный анализ дискурса в малой группе», сразу же привлекла внимание лингви­стов, ссылки на это исследование часто встречаются в новейших публика­циях. Нынешнее издание значительно переработано.

Книга написана очень живо и увлекательно. Автор ведет с читателем заинтересованный диалог, который хочется продолжить. Говоря о перспек­тивах исследования дискурса в междисциплинарном аспекте, М. Л. Макаров вполне обоснованно возлагает «большие надежды на выход науки о языке из добровольной изоляции и рост её общественной значимости в ближайшем будущем, особенно по мере повышения роли коммуникативных институтов (а в их числе образование, юриспруденция, политика, религия, реклама и т. д.) в социальном устройстве общества эпохи постмодерна».

В. И. Карасик

М. Л. Макаров

ОСНОВЫ ТЕОРИИ ДИСКУРСА

 

Дискурс — это не жизнь, у него иное время, нежели у нас, в нем вы не примиряетесь со смертью. Воз­можно, что вы похороните Бога под тяжестью все­го того, что говорите, но не думайте, что из сказан­ного вы сумеете создать человека, которому удалось бы просуществовать дольше, чем Ему.

Мишель Фуко [1996а: 207]

ВВЕДЕНИЕ

С благодарностью всем моим Учителям, начиная с моих родителей; С признательностью всем моим коллегам и друзьям, помогавшим мне на пути к этому изданию;

С безграничной любовью к моей жене Лене, которой я обязан больше

чем просто счастьем,

Я посвящаю эту книгу нашему маленькому сыну Григорию.

Михаил Макаров

Лингвистика весьма тесно связана с рядом других наук, которые то заимствуют у нее ее данные, то пре­доставляют ей свои. Границы, отделяющие ее от этих наук, не всегда выступают вполне отчетливо.

Ф. де Соссюр [1977: 44]

Сегодня категория дискурса в социальных науках играет роль, подобную той, что отведена евро в европейской экономике. Поэтому некоторых «чистых» лингвистов, быть может, разочарует обилие методологических, философских, социологических или психологических экскурсов, предпринятых в данной книге, в то время как социологов, психологов и философов отпугнет собственно лингвистический анализ. Но автор сознательно идет на это, считая междис­циплинарный характер работы реальной возможностью покинуть «башни из слоновой кости», где уютно устроились гуманитарные дисциплины, создав свои собственные категориально-теоретические «миры» и все дальше отгоражи­ваясь от того, что происходит в большом и сложном Человеческом Мире.

Наука о языке и языковом общении принадлежит к кругу человековедческих дисциплин, содержание которых во многом определяется соотношением методологии, философии и целого комплекса наук, формирующих в конкрет­ный исторический момент основание научной картины мира. Особенно хоро­шо это видно на материале истории языкознания трех последних веков, в течение которых на лидирующие позиции выходили как минимум три пара­дигмы: генетическая (историческая, эволюционная), таксономическая (инвен­тарная или системно-структурная) и коммуникативно-функциональная [Су-сов 1997; Мурзин 1992; Кубрякова 1995; Harris, Taylor 1989; Joseph, Taylor 1990; Malmkjr 1995; Itkonen 1991; Formigari, Cambarara 1995; Krner, Asher 1995; Dinneen 1995]. Причем переход от одной доминирующей парадигмы к другой не подразумевает ее буквальной замены или полного отрицания, а, скорее, выражается в изменении научных метафор, точек зрения на язык, новых при­оритетах, методах и перспективах, в «снятой» форме содержащих идеи и до­стижения предшественников. Соответственно пересматривается статус самой науки о языке в ряду других сфер знания, иначе определяются ее предмет, цели и основные исследовательские постулаты, возникают новые междисциплинар­ные связи, а порой и новые «пограничные» дисциплины с характерными двой­ными названиями.

Нелегко просто перечислить все те направления и теории, которые оказа­ли заметное влияние на изучение языкового общения: антропология, культу-

11

рология и этнография, эстетика, семиотика и герменевтика, кибернетика, нейробиология и искусственный интеллект, различные направления психологии (бихевиоризм, социальная, когнитивная, гештальт-психология, психоанализ), социологии (структурная, когнитивная, символический интеракционизм, тео­рия социального действия, теория ролей), философии (прагматизм, феноме­нология, аналитическая философия, марксизм), математики (теория игр, тео­рия катастроф, теория систем), логики (деонтическая, интенсиональная, мо­дальная, логика размытых множеств) и т. д. [Сусов 1997; Verschueren e. а. 1995]. Этот ряд настолько же легко продолжить, насколько трудно исчерпать [ср.: Hofmann 1993; Holmes 1992; Steinberg 1993; Stenstrm 1994; Thomas 1995; Widdowson 1996; Yule 1996]. И сегодня справедливым оказывается замечание Ф. де Соссюра, вынесенное в эпиграф. Хотя, возможно, швейцарского учено­го удивил бы новый смысл, который мы в наши дни вкладываем в его слова.

Очевидно, что в современной науке взаимообусловленность отдельных отраслей знания, а также его междисциплинарный характер вышли на более высокий, качественно новый уровень, и это самым непосредственным обра­зом касается лингвистики.

Есть две сферы знания, которые для исследования языка и языковой ком­муникации традиционно считаются родственными. По причине того, что, с одной стороны, «язык есть факт социальный», а с другой стороны, «в сущно­сти, в языке все психично, включая его и материальные и механические прояв­ления» [Соссюр 1977: 44—45], а также «в связи с тем, что в языке действуют и психические, и общественные факторы, мы должны считать вспомогательны­ми для языкознания науками главным образом психологию, а затем социо­логию как науку об общении людей в обществе, науку об общественной жиз­ни» [Бодуэн де Куртенэ 1963, I: 217], ибо сама «психофизиологическая речевая организация индивида вместе с обусловленной ею речевой деятельностью яв­ляется социальным продуктом» [Щерба 1974: 25]. Вместе с тем, «речевая дея­тельность человека есть явление многообразное, и это многообразие... опре­деляется всем сложным разнообразием факторов, функцией которых является человеческая речь. Вне учета этих факторов и изучения функционально соот­ветствующих им речевых многообразий невозможно ни изучение языка как непосредственно данного живому восприятию явления, ни уяснение его гене­зиса, его "истории"....Очевидно, что те факторы, о которых мы говорили выше, будут либо факторы психологического, либо факторы социального порядка» [Якубинский 1986: 17].

Так в языкознании формируется важнейшее исследовательское кредо: «первым, кардинальным требованием объективного исследования должно быть признано убеждение в безусловной психичности (психологичности)

12

и социальности (социологичности) человеческой речи» [Бодуэн де Куртенэ

1963, II: 17].

На рубеже веков и тысячелетий, в условиях революционного развития но­вых информационных технологий мир становится свидетелем пересмотра ус­тоев организации одного из древнейших социальных институтов — языка и, как следствие, науки о языке. Примечательно, с одной стороны, многообра­зие подходов к лингвистике и ее оценке: например, говорят об альтернатив­ной, об аксиоматической лингвистике и даже антилингвистике [Mulder 1989; Gethin 1990; Wardhaugh 1993; Davis 1995]. С другой стороны, заметно стрем­ление подвести итоги, обобщить опыт лингвистических исследований [ср.: Мурзин 1992; Сусов 1997; Newmeyer 1988a; 1988b; Wardhaugh 1993; Jenner 1993; Dinneen 1995; Robins 1989; Beaugrande 1991; O'Grady, Dobrovolsky 1993; Akmajian 1995 и др.].

Теоретическая и практическая лингвистика, как и многие другие соци­альные науки, подошла к моменту переоценки ценностей, переосмысления накопившихся достижений и неудач, методологических оснований, исследо­вательских практик и т. д. Об этом свидетельствуют публикации с довольно характерными заголовками, начинающимися со слов Defining или, что еще показательнее, Redefining, Re-reading, Rethinking и т. д. [Davis, Taylor 1990; Wolf 1992; Thibault 1996; Hipkiss 1995; Bavelas, Chovil 1997]. Состоялись дискуссии об итогах и перспективах лингвистики на рубеже веков [см.: Арутюнова 1995; Кибрик А. E. 1995; Леонтьев 1995; Ньюмейер 1995; Касевич 1997 и др.].

Символично, что именно сейчас подробному критическому анализу под­вергаются работы Н. Хомского, олицетворяющего целую эпоху в языкозна­нии XX в. [George 1990; Kasher 1991; Otero 1994]. Показательно и то, что осо­бый интерес многих ученых привлекают труды и идеи Фердинанда де Соссю­ра, считающегося основоположником теоретического языкознания прошло­го столетия: почему бы, собственно, не начать ревизию лингвистики с новой интерпретации взглядов ее «отца»? Не секрет, что Соссюр был и остается шире соссюрианства [ср.: Harris 1988; 1993; Strozier 1988; Thibault 1996]. Не случай­но, что повышенный интерес вызывает третий вариант Курса, где Соссюр на­меревался изложить свое видение лингвистики речи.

То, что не успел или не сумел Соссюр, вольно или невольно направивший языкознание по пути редукционизма его предмета, было заявлено и обоснова­но в трудах И. А. Бодуэна де Куртенэ, Л. В. Щербы, P. О. Якобсона, Л. П. Якубинского, В. Н. Волошинова, М. М. Бахтина и др., выступивших за широ­кое понимание феномена языка, опирающееся на культурно-деятельностное и социально-психологическое его представление, восходящее к идеям В. фон Гумбольдта и А. А. Потебни.

13

Показательно и то, что новые интерпретации, причем не только Соссюра и Хомского, рождаются в контексте тенденций, характерных для постструк­турализма и постмодернизма [Tyler 1987; Gethin 1990; Lecercle 1990; Davis, Taylor 1990; Burke, Porter 1991; Wolf 1992; Stein, Wright 1995; Thibault 1996; Toolan 1996 и др.; ср.: Benhabib 1992; Bernstein 1992; Bracher 1993; 1994; Denzin 1991; Dreyfus, Rabinow 1982; Gergen 1991; Giddens 1991; Lefebvre 1984; Lyotard 1984 и др.]. Влияние, а впоследствии и пересмотр идей европейской школы — таких мыслителей, как К. Леви-Строс [1985], М. П. Фуко [1996; Foucault 1971; 1980], П. Бурдье [1993; Bourdieu 1991; 1977], Ж. Деррида, П. Рикёр [1995], Ж. Лакан, P. Барт [1994; 1996], Ж. Лиотар [Lyotard 1984], У. Эко [1998; Eco 1976; 1986] — во многом предопределили эволюцию гуманитарного знания, его ориентацию на интерпретацию культурно-символических, социально-пси­хологических, когнитивных аспектов человеческой деятельности в дискурсе.

В связи с этим меняется статус самой лингвистики. Хотя когда-то Г. Гий­ом [1992: 17] утверждал, что «лингвистика не приносит никакой практической пользы», однако если практику понимать широко, т. e. не только как эмпири­ческую, предметную деятельность, но и как духовную, интеллектуальную (в том числе научную) активность человека, то именно сейчас лингвистические данные и методы обретают большую эвристическую ценность для многих со­циальных наук, решающих, кстати, не только теоретические задачи. На это в свое время указывал все тот же Бодуэн де Куртенэ [1963,1: 218—220]: «Приме­нение всякой науки может быть двоякого рода: это может быть применение ее для нужд других наук или же применение в практической жизни... В науке можно с пользой применять языкознание при исследованиях истории поня­тий, в психологии, в мифологии... в истории культуры... в практической по­литике». Остается только удивляться прозорливости гения Бодуэна, предуга­давшего рост значения лингвистики для социальных наук, ставший приметой времени эпохи постмодерна.

Дискурс-анализ как метод, принцип и самостоятельная дисциплина, от­крытая по отношению к другим сферам знания, естественным образом вопло­тил общую направленность исследования на многостороннее, комплексное изучение сложного многомерного феномена языкового общения, которое яв­ляется объектом лингвистического (в широком щербовском смысле) анализа в русле прагмалингвистического подхода. И все же главным замыслом книги является выработка интеракционно-феноменологической модели дискурс-ана­лиза. Именно под этим углом зрения следует рассматривать ее предмет.

Глава 1. ФИЛОСОФСКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ДИСКУРС-АНАЛИЗА

Первая глава посвящена концептуализации философских и методологиче­ских оснований, на которые мы будем в дальнейшем опираться при разработ­ке интерпретативной модели дискурс-анализа. Необходимость подобного экскурса обусловлена целым рядом причин: кризисными явлениями в «человековедческих» науках, динамикой научного знания в лингвистике и смеж­ных с ней дисциплинах, а также чуткостью анализа языка и речевой коммуни­кации к этим переменам.

1.1. НОВАЯ ОНТОЛОГИЯ

The physical world is elegant in design, predictable in action, and fixed in purpose. The social world, the world we have made, is vastly inelegant, unpredictable, and unfixed. Made of ambiguity and ambivalence, contradiction and conflict, it is a clown in the temple. It can change as you look at it. Sometimes, it changes because you are looking at it. It requi­res alertness, curiosity, impatience, courage, and skepticism.

W. BENNIS [1990: 48]

1.1.1 «Дискурсивный переворот» и новая онтология

Вопрос о научной природе языкознании, как дис­циплины, занимающейся «исследованием языка, или человеческой речи во всем ее разнообразии» [Бодуэн де Куртенэ 1963, I: 206], всегда имел определяющее значение: от принадлежности лингвистики к гуманитарным или, наоборот, естественным наукам зависят ее теоретическая ориентация, методологические установки и исследовательские практики.

Категория гуманитарные науки вызывает в памяти резкое возражение Бодуэна де Куртенэ [1963, II: 65—66]: «Здесь я позволю себе решительно вы­сказаться против термина гуманитарные науки. Термин этот возник на фоне ограниченности средневековых понятий и обязан своим появлением филоло­гам, охваченным манией величия, для которых "человек начинается только от грека". Гуманитарные науки — это просто науки психические, точнее го-

15

воря, психико-социальные». И хотя сегодня отказаться от этого термина не так просто, поскольку он прочно утвердился в истории науки, далее, учиты­вая замечание Бодуэна, под гуманитарными науками мы будем подразуме­вать именно науки социально-психологические или просто социальные, тем более что последнее наименование закрепилось в новых языках [social scien­ces — Schtz 1940; Hagge 1990; Sozialwissenschaften — Habermas 1985 и др.].

Социальные науки сегодня все больше обращаются к языку и дискурсу как методологическому основанию научного анализа. Одними из первых были философы. Изучением повседневной речи занимались этнометодологи и ко­гнитивные социологи. К языковому материалу также обращались символи­ческий интеракционизм, теория социальных представлений и социальный конструкционизм. Эти тенденции усилились в общенаучном контексте постструк­турализма и постмодернизма, причем настолько, что их рассматривают как лингвистический или дискурсивный переворот в социальных науках [dis­cursive turn — Harr 1995: 146; Flick 1995b: 94 и др.].

Смена парадигм основывается на принятии принципиально новой онто­логии социально-психологического, человеческого гуманитарного мира, про­тивопоставляемой традиционной онтологии материального физического мира. «Старую» механистическую онтологию Ром Харрэ и Грант Жиллет условно называют «онтологией Ньютона», а новую дискурсивную — «онтологией Вы­готского» [Harr, Gillett 1994: 29—30].

Таблица   1. Две онтологии

Онтологии	Локализация	Сущности	Отношения
Механистическая (Ньютона)	Пространство и время	Предметы и события	Каузативный детерминизм
Дискурсивная (Выготского)	Сообщества  лю­дей,   социальные миры	Речевые акты, дис­курс	Вероятностные зависимости, пра­вила и нормы диа­лога

Сопоставляя «старую» и «новую» онтологии, необходимо оговориться, что этот термин здесь понимается не как соответствующий раздел философии, охватывающий проблемы бытия, а скорее как система взглядов и базовых категорий относительно той части действительности, которая подлежит исследованию в данной сфере научного знания, иначе говоря, как научный

16

способ вычленения и представления предмета анализа из совокупного объек­та познания [ср.: Панфилов и др. 1983].

1.1.2 «Человеческое пространство»

Любому исследователю необходимо установить си­стему координат, с помощью которой локализуются объекты исследования. В старой онтологии эту роль играют пространственно-временные рамки: какая-либо сущность идентифицируется и описывается по своему месту в простран­стве и времени, причем в данный момент времени она может быть только в одной точке пространства; нечто, занимающее другую точку в пространстве в тот же самый момент времени, даже обладая абсолютно теми же свойствами, рассматривается уже как другая сущность.

Для дискурсивных изысканий физическое время и место феномена обще­ния, хотя и играют роль (заметим, опосредованную языковой, точнее, комму­никативной проекцией), решающего значения не имеют: когда что-то сказа­но, намного важнее знать, кто это сказал, кому, как, о чем, с какой целью. Слово (в самом общем смысле) «в равной степени определяется как тем, чье оно, так и тем, для кого оно» [Волошинов 1929: 102]. Дискурсивные явления имеют место и время в качественно иной среде: социально-психологическом «человеческом пространстве» [people-space — Harr, Gillett 1994: 31], которое конституируется общающимися индивидами, играющими соответствующие коммуникативные, социальные, культурные, межличностные, идеологические, психологические роли. Здесь уместно вспомнить понятие коммуникативно-социальное поле [ср.: Сусов 1979: 95; Романов 1988: 28], родственное идее гештальта в психологии и не лишенное феноменологических импликаций.

1.1.3 Дискурс и речевой акт в новой онтологии

С теоретической, да и с практической точек зрения необходимо выделить сущности, которые, собствен­но, и составляют объект анализа. В механистической онтологии Ньютона это предметы, вещи, «материя», с одной стороны, и события, явления, «силы», с другой. Соответствующими единицами в новой онтологии стали дискурс и речевой акт. Отметим сразу, что последняя категория содержательно не совпадает с единицей, послужив­шей основанием теории речевых актов, хотя и подчеркнем методологическое значение главной идеи Дж. Остина [Остин 1986; Austin 1962], заключавшейся уже в самом названии знаменитого курса лекций «How to Do Things with Words», буквально указывающем на то, что «слова» как «действия» занимают в онто­логии место «вещей» [ср.: «What People Say They Do with Words» — Verschueren 1985; 1987].

17

Выделение в сложной структуре высказывания совокупности действий за­ставило многих пересмотреть свое отношение к анализу языка и особенно — его коммуникативной функции. Именно взгляд на высказывание в качестве атомарного факта социального мира в аналитической философии, а затем и в прагматике обусловил этот теоретический прорыв: анализ дискурса как пос­ледовательности или комплекса актов принципиально отличен от граммати­ческого анализа языковых форм, «овеществляющих» эти акты, и от семантического анализа актуализованных в них пропозиций по признаку истинности — ложности.

Следует напомнить, что такой поворот во взглядах на язык новым можно назвать лишь с известной долей условности: деятелъностное представление языка, восходящее к идеям В. фон Гумбольдта [см.: Постовалова 1982: 67; Чупина 1987], было неотъемлемой частью теоретических рассуждений мно­гих отечественных лингвистов. Например, Л. В. Щерба [1974: 102] последова­тельно доказывал тезис о том, что «язык есть деятельность человека, направ­ленная всякий раз к определенной цели, к наилучшему и наиудобнейшему выражению своих мыслей и чувств...» Л. П. Якубинский [1986: 17] также был уверен, что «язык есть разновидность человеческого поведения... есть факт психологический (биологический), как проявление человеческого организма, и факт социологический, как такое проявление, которое зависит от совмест­ной жизни этого организма с другими организмами в условиях взаимодей­ствия». Из этого неизбежно следовал вывод об онтологии языка: «Язык жи­вет... в конкретном речевом общении, а не в абстрактной лингвистической системе форм языка...» [Волошинов 1929: 114].

Обобщая сказанное выше, можно воспользоваться хрестоматийной фра­зой Роя Харриса: «Language is, undeniably, a type of activity» [Harris 1981: 4; cp. : Ромашко 1984]. В традициях социально-психологического, деятельностного подхода к языку категории речевой акт и дискурс взяли на себя роль сущнос­тей в новой онтологии.

1.1.4 Вероятностные зависимости и правила диалога

Итак, после того как исследуемые сущности выделены и локализованы, требуется охаракте­ризовать природу отношений, связывающих их. В традиционной мировоззренческой систе­ме Ньютона доминирующим типом отношений был каузативный детерминизм. Классические законы механики идеально иллюстрируют это отношение, на­пример, если тело находится в свободном падении, его скорость меняется в строгой зависимости, описываемой известной формулой.

Язык в узком смысле (соссюровский langue или щербовская языковая система) может быть описан в терминах причин и следствий, но это будет

18

каузативность принципиально иного качества по сравнению с физикой, хими­ей или биологией: функционирование языка помимо естественной, матери­альной или «объективной» причинности предполагает обязательное включе­ние «субъективных», присущих только человеку факторов [Dinneen 1995: 8— 9]. Научный анализ языковой коммуникации не должен осуществляться по об­разцу и подобию естествознания (если только не иметь в виду «физику» и «фи­зиологию» речи): всему «тому, что существует вне мозга, т. e. собственно го­воря, вне психики человека (и животного), свойственна своя закономерность — закономерность естественных наук в широком значении этого слова. То, что существует и движется в мозгу, а собственно говоря — в психике, облада­ет другой закономерностью — закономерностью психических наук» [Бодуэн де Куртенэ 1963, II: 65].

По сравнению с механическим миром вещей, пространства, времени и каузативности дискурс представляет собой совершенно иную социальную «мате­рию», где один речевой акт не может однозначно определять тип и свойства последующего акта: он скорее задает условия, в которых появление того или иного продолжающего диалог акта будет более или менее ожидаемым, умест­ным, соответствующим нормам и правилам общения. Тип отношений в но­вой онтологии не допускает однозначного детерминизма, он в большей степени характеризуется размытыми вероятностными зависимостями, обусловленны­ми стратегиями, правилами и нормами «речи-во-взаимодействии» [talk-in-interaction — Schegloff 1987; Zimmerman, Boden 1991: 8—9; Psathas 1995 и др.].

1.2. КРИЗИС СОЦИАЛЬНЫХ НАУК И ОПРЕДЕЛЕНИЕ НАУЧНОСТИ

Все науки, если их приверженцы хотят сделать их строги­ми, т. e. именно науками, должны основываться на фак­тах и фактических выводах; все, однако ж, стремятся к тому, чтобы стать на ту ступень, что математика, или, говоря иначе, добыть себе непоколебимые общие осно­вания, из которых можно бы выводить явления дедуктив­ным путем с математической точностью.

И. А. БОДУЭН де КУРТЕНЭ [1963, I: 37]

1.2.1 Экспансия естественно­научной модели знания

Прежде чем определить научность в системе идей новой парадигмы, построенной на дискурсивной онтологии Выготского, необходимо сказать не­сколько слов о кризисе социальных наук, вызван­ном тем, что в качестве единственно верной, истинно научной модели в про­шлом многие социальные науки восприняли естественнонаучную парадигму

19

[см.: «Объяснение генезиса противоречия между физикалистским объекти­визмом и трансцендентальным субъективизмом» — Гуссерль 1994: 64—100].

Продолжив мысль, приведенную в эпиграфе, вспомним, как в 1870 г. стрем­ление к «математическому идеалу» и методологическую двойственность язы­кознания характеризовал И. А. Бодуэн де Куртенэ [1963, I: 37]: «Некоторые науки, как физика и химия, уже очень приблизились к этой (равной мате­матике — М. М.) ступени научного совершенства. Так называемые естест­венные науки в строгом смысле этого слова именно теперь выходят на этот путь. Равным образом и языкознанию нельзя отказать в известных задатках этого очень отдаленного дедуктивного будущего... Итак, если бы основанием разделения принять природу предмета исследования, то все науки, занимаю­щиеся чисто человеческими явлениями, можно бы соединить в один разряд наук антропологических, которые находились бы в тесной связи с естествен­ными, и именно звеном, соединяющим оба эти разряда, было бы языкозна­ние. При теперешнем же положении наук языкознание методом своим и всею своею внутренней организацией принадлежит к естественным наукам, по отношению же к природе исследуемого предмета к наукам психически-исто­рическим».

Критика социальных наук в разные периоды принимала весьма свое­образные формы и имела различную направленность, но ее пафос оставался практически неизменным: необходимо исправить несоответствие между естественнонаучной «языковой игрой» и методологией, принятой гуманитар­ными дисциплинами в качестве единственно верной модели науки и социаль­но-психологической «природой исследуемого предмета», т. e. разнообразны­ми свойствами явлений, происходящих в жизни человеческих сообществ. При­няв определение пауки и научности, сформировавшееся в недрах точных наук, «человековедение» само себя поставило в неприятно двусмысленное положе­ние: либо оно отвечает всем требованиям научности, выработанным в есте­ственных науках (где физика чаще других служит моделью); либо ему придет­ся признаться в ненаучности. Если идти по первому пути, из поля зрения вы­падают многочисленные социальные, психологические и коммуникативные явления реальной жизни. Если же следовать вторым путем, то гуманитарные знания лишаются столь желанного ореола достоверности, социальной зна­чимости и престижности, традиционно приписываемых точным наукам.

In nuce, эта критика указывает на тот факт, что в гуманитарных науках явление, составляющее объект исследования (проще говоря, человек в отно­шении к миру и другим людям), обладает по сути таким же сознанием, как и сам исследователь. Именно этим социальные науки принципиально отли­чаются от естественных, образовавших методологическую парадигму, впи-

20

тавшую опыт анализа бессознательных объектов — «вещей». Как только человековедческие дисциплины попытались стать научными, они начали имитировать методы и теоретические подходы естественных наук, критиче­ски не оценивая того воздействия, которое оказывает на научный аппарат обладающий сознанием индивид в качестве объекта исследования (не надо смешивать эту проблему с проблемой субъективности анализа).

1.2.2 Человек как объект исследования

Человек в качестве объекта исследования в со­циальных науках принципиально отличен от не­одушевленных предметов, анализируемых есте­ствознанием. К числу таких важнейших отличий

Сюзан Фиск и Шелли Тэйлор [Fiske, Taylor 1991: 18—19; ср.: Щедровицкий 1995: 367—398] относят следующие:

•  люди активно воздействуют на окружающую среду и друг друга в соот­ветствии со своими целями и намерениями, иначе говоря, человек всегда ха­рактеризуется агентивностью и интенциональностью;

•  восприятие людьми себе подобных носит взаимный характер, поэтому в процессе коммуникации не только исследователь формирует впечатление о наблюдаемых им индивидах, но и сам он становится объектом восприятия;

•  поведение людей адаптивно, оно может реагировать на попытку наблю­дения, что заметно повышает эвристическую роль конструирования и интер­претации «образа себя» как исследователя, так и информанта;

•  адаптивность поведения людей в коммуникативных процессах обуслов­ливает динамичность проявления ими своих качеств, которые могут меняться с течением времени в зависимости от множества внешних и внутренних фак­торов; физические объекты, как правило, обладают значительно более устой­чивыми характеристиками;

•  релевантные социально-психологические качества людей обычно не могут наблюдаться непосредственно, они не лежат «на поверхности», хотя составляют основу того, что мы думаем об этих людях;

•  социально-психологические характеристики людей труднее верифици­ровать, чем, например, физические и химические свойства тел.

Обобщая перечисленное выше, можно сказать, что человек представляет собой чрезвычайно сложное явление, предполагающее учет огромного коли­чества переменных, внешних и внутренних факторов, порой очень динамич­ных, вследствие чего анализ его поведения и деятельности, в том числе ком­муникативной, неизбежно требует особого подхода, особого стиля и способа интерпретации, чего «не замечали» в рамках старой онтологии.

21

1.2.3 Научные метафоры лингвистики

Предположение о метафоричности человеческого мыш­ления сегодня стало «общим местом», очевидность которого граничит с банальностью. Сама многовеко­вая история человеческого познания, в том числе науч­ного, регулярно подтверждает эту точку зрения: в основе какой-либо теории или целой парадигмы, как правило, лежит представление, восходящее к «наивному» метафорическому образу объекта и предмета данной научной отрасли как части существующего мироздания, т. e. по сути — его «наивной» онтологии.

Выявить научные метафоры, объяснить их внутреннюю мотивированность, охарактеризовать их роль в эволюции научного знания представляется возможным только тогда, когда нам удается освободить собственное созна­ние от их влияния. Они не только структурируют представление об объекте и предмете познания — они задают образец интерпретации, осмысления всех явлений, которыми занимается данная наука. Более того, они определяют ее внутреннее «самосознание» [Фрумкина 1999; ср.: Базылев 1999], тот самый коллективный институциональный образ «себя», который позволяет соот­нести ее с различными сферами жизни человека: производственной деятель­ностью, религией, политикой, образованием, в том числе — с другими отрас­лями науки.

Классическое структурное и историческое языкознание преимущественно организованы по естественнонаучному принципу. Стоит лишь бегло взгля­нуть на некоторые категории сравнительно-исторического языкознания (ко­рень, эволюция, ветвь, семья, род, генеалогическое древо), чтобы убедиться в широком использовании научных метафор биологии в построении методо­логической модели лингвистики [см.: Dinneen 1995: 235—236]. Этому во мно­гом способствовал рост влияния натурализма, особенно теории эволюции Ч. Дарвина. Самое яркое выражение «биологическая» метафора нашла в зна­менитой формуле Августа Шлейхера Язык есть организм природы. Как и прочие научные метафоры, «это мнение создано вследствие страсти к срав­нениям, которой страдают многие, не обращая внимания на то очень простое и убедительное предостережение, что сравнение не есть еще доказательство» [Бодуэн де Куртенэ 1963, I: 75].

В XX в. на смену натуралистической пришла системная, инженерно-кибернетическая «языковая игра». Растущее применение к языкознанию количественных методов и математического мышления, сближающее линг­вистику с точными науками, что блестяще предсказал И. А. Бодуэн де Кур­тенэ [1963, II: 15—17], стало одной из главных характеристик языковедения XX в. Но что было прогрессивным для анализа языка, оказалось неприме-

22

нимым к изучению речи. В итоге влияние точных наук ввело в лингвистиче­ский анализ математические и логические методы, что позволило решить мно­гие задачи, но в то же время «оно имело своим следствием изоляцию лингви­стики» [Арутюнова 1995: 32].

Выделение Соссюром langue в качестве объекта лингвистики заставило языковедов абстрагироваться и от человека как носителя и творца языка, и от его взаимодействия с другими в составе социальных групп, в которых функционирует язык, что в итоге привело к овеществлению, научной фети­шизации некой абстрактной сущности — языковой системы — формально-структурного аспекта речевой действительности (в ущерб другим ее аспек­там), поскольку в природе, в своем естественном состоянии язык не сущест­вует в виде словаря и грамматики: «...язык как физическое явление вообще не существует» [Бодуэн де Куртенэ 1963, II: 7]. В этом виде как объект науч­ного познания он возник благодаря самим лингвистам: все языковые вели­чины, которыми мы оперируем в словаре и грамматике, как концепты, как социальные конструкты, в непосредственном психологическом и физиологи­ческом опыте нам вовсе не даны, а могут лишь выводиться из процессов гово­рения и понимания, которые Л. В. Щерба [1974: 26] называл в такой их функ­ции «языковым материалом».

Механистическая онтология Ньютона в полной мере отвечает потребно­стям, целям и задачам системно-структурной и эволюционной лингвистики: язык и его элементы уподобляются «вещам», физическим телам в простран­ственно-временном мире, к которым можно применить системный анализ; при таком подходе каузативные отношения и принцип детерминизма вопло­щаются в звуковых законах исторического языкознания и системной пара­дигматике структурализма.

1.2.4 Онтологический конфликт в коммуникативном языкознании

Языковеды действительно «с исключительным рвением исследовали языки, но слишком мало — говорящего человека» [Остгоф, Бругман 1960: 153]. И хотя это замечание принадлежит младо­грамматикам, оно все так же справедливо в отношении многих более поздних школ, верных старой онтологии.

Развитие коммуникативной лингвистики означало выход науки о языке из кризиса и возвращение в круг ее проблем самого человека, иначе говоря, признание ее гуманитарного характера. Но проблема онтологического кон­фликта в лингвистике осталась. Выход на лидирующие позиции коммуни­кативного языкознания, в частности прагматический бум второй половины XX в., еще не означает принятия языковедами новой дискурсивной онтоло­гии. Сказывается инерция мышления: язык и ныне рассматривается как

23

некий предмет в пространстве и времени, которым говорящие пользуются, что свидетельствует о прочной стойкости метафорического образа «языка-инструмента», восходящего к «Кратилу» Платона [1968] и «Органону» Карла Бюлера [1993; Bhler 1934; Киселева 1978; Сусов 1980: 6; Motsch 1980: 155; stman 1981: 5; Renkema 1993:7]. Элизабет Бэйтс весьма лапидарно сфор­мулировала эту метафору: «Language is a tool. We use it to do things» [Bates 1976: 1]. И вроде бы все это соответствует общей направленности деятельностного подхода к языку и даже вторит остиновской формуле «How to do things with words», но на самом деле здесь происходит недопустимое смешение понятий и подходов: «язык как особая деятельность» и «язык как инструмент для выполнения внешней (по отношению к нему) деятельности» принадлежат к разным онтологическим системам.

Практически игнорируется тот факт, что по мере ввода в лингвистику человеческого фактора меняется природа объекта и предмета самой науки, и все, что было сказано выше о гуманитарных науках, оказывается релевант­ным и для языкознания: лингвист теперь имеет дело не с абстрактным овеще­ствленным конструктом, не с инструментом, обслуживающим какую-либо постороннюю деятельность, а непосредственно с коммуникативной деятель­ностью человека, обладающего таким же, как и сам исследователь, сознанием. А это уже требует пересмотра методологических оснований всей дисциплины. Иначе в очередной раз громко провозглашенное обращение к говорящему че­ловеку останется нереализованным на практике лозунгом.

1.2.5 Лингвистика в условиях дискурсивного переворота

И все же современное языкознание обратилось к деятельностному анализу реально функциониру­ющего языка в широком социально-культурном контексте. Именно это позволяет некоторым социальным наукам в условиях дискурсивного переворота обратиться к дискурс-анализу как к модели и методу строительства новой парадигмы в це­лом. Лингвистика же получает новый стимул, новые цели и перспективы для приложения своих усилий к исследованию языкового общения людей. Если ранее влияние философии и психологии возвращало лингвиста в гуманитар­ный контекст, то сейчас уже сам анализ языка и речи становится частью философии, социологии и психологии [Арутюнова 1995: 32—33], тем самым подтверждая прикладной статус лингвистики, все более ориентированной на решение внешних задач [Леонтьев 1995: 307—308], что предполагает широ­кое и разнообразное применение лингвистических данных, с одной стороны, к «рассмотрению вопросов из области других наук», с другой — к «делам общественной и умственной жизни вообще» [Бодуэн де Куртенэ 1963, II: 101].

24

Обращение сразу нескольких отраслей знания к анализу языка и речи закономерно и симптоматично. Это уже свершившийся факт. Парадоксально замыкается историко-научный цикл: в начале прошлого века Ф. де Соссюр, определяя предмет лингвистики «языком в самом себе и для себя», методом редукции выстроил ряд наук: психология — социальная психология — семио­логия — лингвистика — внутренняя лингвистика — лингвистика языка — синхроническая лингвистика [Соссюр 1977]. Сегодня сложилась ситуация, когда «движение внутрь» начинается в обратном направлении: от дискурс-анализа, от лингвистики речи (эскизно намеченной Соссюром к третьему чте­нию Курса), от изучения щербовской языковой действительности, языка «в широком смысле» — к другим гуманитарным дисциплинам.

Интересно, что и эту тенденцию в развитии лингвистики и смежных с ней дисциплин предвидел Бодуэн де Куртенэ [1963, II: 18], говоря, во-первых, о том, что «языковые обобщения будут охватывать все более широкие круги и все более соединять языкознание с другими науками: с психологией, с антро­пологией, с социологией, с биологией»; а во-вторых, о том, что некоторые лингвистические «исследования окажут огромное влияние на психологию и дадут ей совершенно новый материал для выводов и обобщений». Бодуэн не виноват в нашей медлительности: лишь к концу XX в. эти тенденции прояви­ли себя. Видимо, по-настоящему осознать мудрость его пророчеств и претво­рить их в жизнь стало возможным только в третьем тысячелетии (см.: [Киб­рик А. E. 1995:218—219]).

1.2.6 Критерии научности

Возвращаясь к рассмотрению методологических по­ложений теории, необходимо установить наиболее об­щие, универсальные критерии научности [ср.: Giorgi 1995: 26—27; Dinneen 1995: 9]. В отличие от обыденного научное знание (в самых общих чертах) должно быть:

(1)  систематическим: отдельные его фрагменты должны быть взаимо­связаны, а выводы — структурно организованы;

(2) методическим: в любой научной практике должны присутствовать рекуррентные процедуры сбора и анализа материала, системы понятий и логических операций, принятые как минимум двумя индивидами (требова­ние интерсубъективности метода);

(3) критическим, т. e., во-первых, достоверным и доказательным, что обыч­но достигается не одним только стремлением к «эмпирической объективно­сти»; а во-вторых, публичным, иначе говоря, открытым для обсуждения, кри­тики и верификации всему научному сообществу;

25

(4) общим: полученные результаты, данные и выводы должны быть спра­ведливы и применимы не только к ситуации, в которой они были получены, но и за ее пределами.

Эти критерии справедливы и для естествознания, и для социальных наук, но качественная природа их объектов, соответственно, не обладающих и обладающих сознанием, определяет специфику выполнения этих требований в разных парадигмах, основанных на принципиально разных онтологиях. Следовательно, научность никогда не бывает абсолютной, и уж тем более — ограниченной познанием явлений только одной природы, скажем, лишь эмпирических фактов, принадлежащих миру вещей. При этом не надо забы­вать о культурно-исторической принадлежности научного знания.

Одной из теоретических систем, способствующих преодолению методо­логического кризиса социальных наук и философскому обоснованию нового, расширенного понимания научности (не сводимого к традиционным фор­мам позитивизма и эмпиризма) следует признать феноменологию, о чем пред­стоит более детальный разговор.

1.3. ФЕНОМЕНОЛОГИЯ КАК ФИЛОСОФИЯ НАУЧНОГО АНАЛИЗА

Я исхожу из такого знания о человеке, которое настоль­ко эмпирично, что может быть совершенно подлинным, и философски настолько обоснованно, что может иметь силу не только в данный момент, но и вообще.

Из письма В. фон ГУМБОЛЬДТА к ГЁТЕ, 1798 г.

1.3.1 Феноменология и новое определение научности

Хотя термин феноменология уже в XVIII в. стал из­вестен благодаря классическим трудам Г. В. Ф. Ге­геля, современная феноменология как самостоятель­ное учение восходит к идеям Эдмунда Гуссерля [1994; Husserl 1907; 1925], критиковавшего распространенные в его время философ­ский скептицизм и релятивизм. Носителем этих тенденций Гуссерль считал психологизм XIX в., утверждавший полную обусловленность познаватель­ного акта структурой эмпирического сознания. Выражение этих тенденций Гуссерль видел в линии, идущей от Дж. Локка и Д. Юма через Дж. Милля к В. Вундту.

На самого Гуссерля большое влияние оказали идеи Бернарда Больцано, марбургской школы неокантианства и особенно труды Франца Брентано по экспериментальной психологии, которые, как тогда казалось, обеспечивали эмпирическую базу для изучения когнитивных процессов и построения цело-

стной системы научной философии. От Брентано Гуссерль унаследовал не толь­ко общее направление в исследовании «актов человеческого сознания», но и ключевую идею интенциональности, ставшую одной из центральных в его философии. С ее помощью Гуссерль стремился решить вопрос о соотно­шении субъекта и объекта, связав отношением интенциональности имманент­ность сознания и трансцендентность бытия «внешнего мира».

Математическое образование Гуссерля предопределило его обращение к числам как наглядному примеру феноменологии: числа, системы исчисления в готовом виде не существуют в природе, это результат взаимодействия чело­веческого сознания и мира вещей. Эту же тему развивает Г. Гийом [1992: 23— 24): «математические истины не являются ни следствием экспериментальных данных, ни результатом логических построений или дедукций. Следователь­но, они предполагают тип восприятия, отличающийся как от чувственного опыта, так и от логического мышления». Так Г. Гийом подходит к описанию другой категории, занимающей центральное место в феноменологической системе Э. Гуссерля, — интуиции.

Как позитивизм или эмпиризм, феноменология занимается изучением материала, данного в опыте, но в отличие от них она признает правомоч­ность использования данных, полученных не только из сферы чувственного восприятия, но и вне ее (например, интуитивных представлений об отноше­ниях, ценностях и т. д.). Чтобы какое-либо явление стало объектом исследо­вания, необходимыми предпосылками могут быть как опытное наблюдение, переживание этого явления, так и вызванные им интуиции. Этот тезис очень важен для исследования человеческой коммуникации, потому что «мир, с которым мы вступаем в контакт в лингвистике, — это внутренний мир, это мир мысли, формируемой в нас нашими представлениями. То, что он внутри нас, добавляет значительные трудности в его наблюдении, ибо действитель­но трудно точно уловить, что же происходит в нас самих. В большей мере эта трудность следует из того, что мы всегда начинаем наблюдать с опозданием» [Гийом 1992: 20].

Феноменология, следовательно, отличается от рационализма с его кон­цептуальными рассуждениями a priori и не исходит из единого основополага­ющего принципа, подобного cogito Декарта, наоборот, исследование начина­ется с анализа целого психологического поля — сложной совокупности актов сознания.

Многие не совсем правильно понимают природу феноменов вследствие исторически и культурно сложившихся воззрений на субъективность, не при­надлежащих феноменологии. Вот как это резюмировал Морис Мерло-Понти: «Феноменологическое поле — это не то же самое, что внутренний мир, фено-

27

мен — не состояние сознания или ментальный факт, а опытное представле­ние феномена не является актом интроспекции или интуиции... трудность не только в том, чтобы разрушить предубеждения внешнего мира, как того тре­буют от новичков все философии, трудность в том, чтобы отучиться описы­вать психику человека языком, созданным для представления вещей. Это куда более глубокое различие, ибо внутренний мир, определяемый впечатлением, по своей природе ускользает от всякой попытки выразить его... Поэтому мгно­венно схваченный образ живого представал как нечто разрозненное, неопре­деленное, смутное и размытое. Переход к феноменальности не влечет ни одно­го из этих следствий» [Merleau-Ponty 1962: 57—58].

Общая направленность, главный методологический смысл высказывания Мерло-Понти состоит буквально в следующем: мир феноменов доступен ис­следователю в такой форме, что на его основе можно построить теорию с опо­рой на новое, расширенное понимание научности, не сводимое к модели есте­ственных наук. Иначе говоря, исследователь обладает возможностями полу­чать систематическое, критическое и методическое знание не только из эмпи­рического мира вещей, но и из актов сознания, мира феноменальности.

1.3.2 Основные положения феноменологии и язык

Главная идея феноменологии: установление примата сознания как привилегированной сферы бытия. Приоритет сознания распространяется на само суще­ствование человека (в построениях экзистенциали­стов) и на субъективность как таковую.

Подчеркивая роль сознания, феноменология не скатывается к релятивиз­му и верит в возможность достижения точных и универсальных описаний явлений путем строгого соблюдения правил научно-философского познания, включая метод редукции, позволяющий выносить за скобки существование «объективного», эмпирического мира. Одновременно с этим, явления не должны вписываться в рамки заранее сформулированных теоретических пра­вил и причинно-следственных отношений, предопределенных «естественной установкой» нашего сознания по отношению к внешнему миру. В этом тезисе заложено обоснование ведущей роли мягкого интерпретативного анализа, все более популярного и широко применяющегося в современных социаль­ных науках.

Можно считать, что язык и общение, наука и культура — это результаты человеческой деятельности, значит, любое исследование этих явлений в итоге приводит к изучению самих людей, субъектов, конституирующих эти со­циальные институты. Можно также начать с утверждения о том, что суще­ствование людей предполагает наличие разных социокультурных миров,

28

которые и необходимо анализировать, но и в этом случае большая часть ис­следования должна быть посвящена возникновению этих социокультурных миров, что неизбежно возвращает нас к истокам: привилегированному миру бытия человека. Экзистенция и субъективность могут содержать бессозна­тельные факторы, но феноменология обычно включает бессознательное в общий объем предмета анализа как особую модальность сознания.

Для анализа языка и речевой коммуникации это положение имеет особое значение, потому что роль бессознательного (не вполне по 3. Фрейду) в орга­низации речевой деятельности и языковых представлений велика: «Сознатель­ность обыденной разговорной (диалогической) речи в общем стремится к нулю» [Щерба 1974: 25]. Бодуэн де Куртенэ [1963, I: 58] к общим факторам, общим причинам, обусловливающим развитие языка и его строй и состав (ко­торые он предложил именовать силами), причисляет среди прочих бессозна­тельное обобщение, апперцепцию, бессознательную память, бессознательное забвение, бессознательную абстракцию, бессознательное отвлечение, бессо­знательное стремление к разделению [ср.: Якобсон 1978].

Вторая ключевая идея: феноменология — это философия интуиции, хотя само понятие «интуиция» здесь не должно приниматься в обыденном значе­нии как разновидность эзотерического знания с налетом чего-то мистиче­ского или таинственного. Скорее, интуиция означает присутствие опреде­ленного объекта в сознании. Этот смысл в современной науке покрывается целым комплексом терминов: восприятие, представление, внимание, память, воображение и т. д. В феноменологии все они — это лишь отдельные модаль­ности интуиции. Согласно Г. Гийому [1992: 24], «именно в человеческом языке лучше, чем где бы то ни было, проявляется неизбежность таких убежде­ний, которые... и составляют человеческую интуицию».

Для лингвистики языка и речи этот тезис тесно связан с упомянутой выше категорией бессознательного. Вновь обратясь к Г. Гийому [1992: 24], согла­симся с тем, что «все операции интуитивной механики происходят бессозна­тельно. Бессознательность, интуиция — это одно и то же, и эффективность операций интуитивной механики, удостоверяемых структурами языка, кото­рые позволяют видеть результат, дает неопровержимое свидетельство нали­чия в нас такого уровня деятельности, над которым у нас нет контроля и сила которого заключается не в увеличении наших знаний, а в увеличении ясно­видения (lucidit), без которого стало бы невозможным приобретение знаний» [однако ср.: Якобсон 1978].

Выделение понятия «присутствие» ведет к третьей ключевой идее: разли­чаются два типа интуиции. Поскольку интуиция может замещать непосред­ственный опыт, феноменология в корне меняет общий взгляд на науку как

29

только опытную область знания. Тем самым становится методологически воз­можной новая, расширенная концепция науки и научности. Разные типы ин­туиции соотносятся с различными объектами, каждый из которых становится доступным исследователю и может быть изучен им в строгом соответствии с выбранными методиками, но по-своему, отлично от объектов, обладающих другой природой. Таким образом, Гуссерль выделяет, во-первых, опыт, или интуитивные акты, представляющие эмпирические, отдельные «реальные» объекты, помещающиеся в рамках пространственно-временных и каузатив­ных отношений; во-вторых, идеативные акты интуиции, представляющие объекты, не являющиеся эмпирическими в вышеописанном смысле, напри­мер, концепты, сущности, идеи, образы. Следовательно, наука, понимаемая как деятельность, направленная на выработку систематического, методиче­ского и критического знания, не ограничивается лишь исследованием эмпи­рических объектов, которые представляют собой лишь частный случай — один из типов объектов, попадающих в феноменологическое поле.

Исторически этот подход не нов, но его значение и выводы явно недооце­нивались до Э. Гуссерля [Giorgi 1995: 32]. По его выражению, эйдетические науки (т. e. концептуальные науки, изучающие «чистую возможность») при­званы дополнять, поддерживать эмпирическое знание. Самим своим разви­тием эмпирические науки во многом обязаны наукам эйдетическим: можно говорить о логическом эмпиризме как общей философии, долгое время обес­печивавшей прогресс науки.

Еще одно положение феноменологии, позволяющее по-новому взглянуть на науку: феномен сознания коррелирует лишь с представлением объекта, а не с его реальным бытием. Для феноменологии сущее или действительное — это лишь один из типов присутствия. Он относится к тем случаям, когда объект сознания помещен в определенное пространство, время и подчинен каузативности. Как правило, именно так определяется эмпирический объект, ему-то эмпиризм и присваивает привилегированный статус, сделав такие объекты и их качества образцом объекта познания (что способствовало распростране­нию естественнонаучной модели).

Но есть иные модальности присутствия (образы, воспоминания и т. п.). По Гуссерлю, восприятие эмпирического, трансцендентного объекта — всего лишь один тип присутствия, пусть даже привилегированный, но отнюдь не в том смысле, в каком рассматривал этот объект эмпиризм: сознание соотно­сится с присутствиями, а не с эмпирическими объектами, поэтому поле при­сутствия со всеми его вариациями шире поля эмпирических постоянных, являющихся только одним типом присутствия. Этот вывод весьма важен для анализа языкового общения, довольно часто имеющего дело с присут­ствиями «нереального» свойства: сюжетами, образами, фантазиями.

30

Наконец, интенциональность — суть сознания, его постоянная направ­ленность на объект. Это своего рода принцип открытости всему трансцендент­ному по отношению к сознанию. Иногда сознание направлено само на себя, когда мы задумываемся о процессах, происходящих в нашей «душе»: чувствах, мыслях, воспоминаниях, образах. Тогда мы имеем дело с имманентными, внут­ренними объектами. И хотя имманентные, внутренние объекты находятся в том же «потоке сознания», что и акты познания, направленные на них, тем не менее, они выделимы в качестве объектов, отличных от самих актов мысли.

1.3.3 Феноменология и социальные науки

За пределами философии феноменология самый заметный след оставила в психологии (чего и следовало ожидать, памятуя о психологических истоках теоретических построений Гуссерля), в частности, в трудах Карла Яс­перса, разработавшего методику анализа субъективных переживаний своих пациентов. Одним из результатов его исследований, небезынтересным и для дискурс-анализа, стала категория Verstehen, понимаемая как внутреннее вос­приятие собственной умственной деятельности, интуитивные представления о ментальных процессах и осознание значимых психологических отношений и связей, раскрывающих внутреннюю каузативность (в отличие от внешней каузативности Erklren, раскрываемой объяснением).

Феноменология своеобразно воплотилась в различных лингвистических традициях [см.: Verschueren e. а. 1995: 404]. Во-первых, она поддерживала те­зис о том, что языкознанию никак нельзя ограничиваться рамками эмпири­ческого. Подчеркнутое внимание, которое в феноменологии уделяется изна­чальным субъективным реалиям, вернуло интуициям носителя языка статус главного источника лингвистического материала, о чем И. А. Бодуэн де Кур­тенэ [1963, II: 101] писал: «Занятие языковедением, как и всеми другими на­уками с психологическою основой, является прямым применением сократов­ского (познай самого себя)». Это нашло продолжение в структу­рализме, в частности, в поисках методом редукции сущности langue, позво­лившего «вынести за скобки» неупорядоченность parole. Влияние феномено­логии проявилось в психосистематике Г. Гийома [1992], в трудах Пражского лингвистического кружка, заметно в теории А. А. Потебни [1976].

Ученый мир тщетно ждал появления программной феноменологии языка. Действительно, язык становится центральным феноменом человеческого су­ществования и опыта, как только происходит переход от индивидуального сознания в сферу межличностного и социального, где осознание присутствия других становится частью воспринимаемого мира. Но de facto феноменоло­гии языка так и не было создано [ср.: Wetterstrm 1977; Lanigan 1977].

31

Феноменология социального зиждется на идее опытного переживания интерсубъективности, осознания, ощущения того, что воспринимаемый вне­шний мир не принадлежит кому-либо одному, а доступен всем. Поэтому феноменология общественных отношений, как правило, использует в каче­стве основополагающего принцип «общих» или «разделенных» смыслов (shared meanings), принятый многими социальными науками, включая лингвистику. Гештальтисты давно провели грань между поведенческой и географической окружающей средой человека, из которых первая является феноменальной, а вторая — объективной [Giorgi 1995: 37].

Феноменологическое основание методологии социальных наук было удач­но сформулировано Альфредом Шютцом: «Я излагаю смысловые акты, ожи­дая, что Другие проинтерпретируют их именно в этом смысле, и моя схема изложения ориентирована на учет интерпретативной схемы Других. В то же время я могу во всем, что произведено Другими и предоставлено мне для ин­терпретации, искать смысл, который определенный Другой, сотворивший его, мог с ним связать. Так в этих взаимных, обоюдонаправленных актах изложе­ния и интерпретации смыслов возникает, возводится мой социальный мир повседневной интерсубъективности, который точно так же служит социальным миром Других, на чем, собственно, и основываются все социальные и куль­турные явления» [Schtz 1940: 468].

Феноменология идейно тесно связана с прагматикой, поскольку, всячески подчеркивая активную роль индивидуального сознания и уделяя присталь­ное внимание непосредственному опыту, это философское направление сти­мулирует изучение реального функционирования языка с точки зрения субъек­та. Эта генеалогическая линия может показаться чуть ли не умозрительной или даже надуманной, но есть и прямая методологическая наследственность, связывающая феноменологию с идеями лингвистической прагматики через этнометодологическую традицию в социологии, в недрах которой зародился конверсационный анализ. Этнометодология в качестве первичного материа­ла для исследования использует обыденную повседневную речь. Изучая ее с помощью метода редукции, выявляя в житейском хаосе универсальные «типы деятельности» (activity types), этнометодология стремится объяснить органи­зацию социальной жизни общества.

Из сказанного выше можно сделать вывод о том, что с помощью теоре­тического аппарата феноменологии исследователь способен обосновать рас­ширенное понимание научности, выявить релевантные аспекты взаимо­действия психического и социального в актах языкового общения, сформи­ровать методологию дискурс-анализа. Из современных разработок в этой

32

функции следует прежде всего отметить концепцию системомыследеятельности Г. П. Щедровицкого [1995; 1997].

1.4. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ МОДЕЛИ КОММУНИКАЦИИ

Pages:     |

1

| 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 10 |